Оптика Дрозд припорошена мутным несолнечным светом и оставляет от арки Генштаба, от парящегов пространстве Казанского собора только контуры и глубокие тени. Эта мутная пелена — прах архивов,пепел империй и прочие обломки и обмылки культурного кода Петербурга. Деструктивный диссонанс постчеловеческого города, в котором уже истончаются камни и вслед за людьми готовы утонуть навечно в тусклом свете утопии, замещается новой стеклянной архитектурой, квазиорганические формы которой кристаллизуются на бесцветных площадях и стенах.
Метафора этой новой квазижизни — путаница трубопроводов, заполнившая почти целиком второй этаж Anna Nova. Их переплетение, похожее на внутренности космического жука или кровеносную систему Чужого, чрезмерно чуждо обычному восприятию и способствует принятию «другого измерения» кристаллического города. Раздающийся с потолка немелодичный свист окончательно фрустрирует оптику.
Арсений Штейнер, арт-критик
В знакомые виды зимнего Петербурга привнесено что-то новое, что не сразу можно описать словами. То тут, то там камень храмов и чугун монументов отливает неведомыми кристаллическими гранями – то ли гигантского инея, то ли чего-то прекрасно неземного. Внешне почти простые, пропитанные сухим зимним воздухом, пейзажи Ирины Дрозд навевают атмосферу неожиданной серьезности: торжественный и величественно пустынный город внезапно порождает некие неведомые кристаллические решетки. Они растут по своей внутренней логике, лепятся к неровным стенам, неустойчивыми пирамидками зависают на острых шпицах. Они сияют и переливаются, угрожают и завораживают.
Уходя от знакомых «открыточных» видов, Ирина Дрозд стремится показать некое другое измерение Петербурга – идеально совершенное, вневременное, надчеловеческое, сопричастное небесной любви. Кристаллизованный Петербург выглядит по-иному вне длительности и места, без людей и эмоций, медленно паря в пустом пространстве-времени. Его движущие силы и подлинное устройство – божественно прекрасные кристаллические конструкции – видны лишь художникам, поэтам и музыкантам, сопричастным откровениям и прорывам в другие измерения.
«В соляных копях Зальцбурга, в заброшенные глубины этих копей кидают ветку дерева, оголившуюся за зиму; два или три месяца спустя ее извлекают оттуда, покрытую блестящими кристаллами; даже самые маленькие веточки, которые не больше лапки синицы, украшены бесчисленным множеством подвижных и ослепительных алмазов; прежнюю ветку невозможно узнать». Описывая это удивительное явление, Стендаль называет кристаллизацией особую деятельность ума, который из всего, с чем он сталкивается, извлекает открытие – о все новых и новых совершенствах предмета любви. Рассказывая о зальцбургской ветке в трактате, озаглавленном «О любви», он трактует любовь как явление человеческой природы и психики, существующее вне времени и пространства, как способность выйти за рамки видимого и созерцать божественное.
В этой перспективе новая серия живописных полотен Ирины Дрозд оказывается неожиданно серьезна. Неземные видения, обнаруженные вблизи петербургских монументов, кристаллизуют саму ткань ее живописи, подчиняя себе эмоции и художника, и зрителя. Выйдя в другое измерение, художник стремится остаться в нем как можно дольше, зависнуть и, сквозь него, осознать себя и свое умение творить и мыслить. Познания и навыки видятся ему тогда сквозь призму множащихся пространств и бесконечного многомерного времени, концентрируются как все новые и новые неведомо прекрасные отражения бытия. Проект оборачивается самим символом кристаллизации, неведомым механизмом, продолжающим на полу, стенах и потолке галереи выращивать магические кристаллы. Это новое измерение хочет быть не райком, а раем. Древом жизни и познания, а не просто сломанной веткой. Выкристаллизовывать идеальный смысл любви и мироустройства через прикосновения кисти и набрызги краски.
Дмитрий Озерков, куратор выставки